Еще раз перечитал "Тошноту" вот что-то выписал..

"Я чувствовал такое отчаянное одиночество, что хотел было покончить с собой. Удержала меня мысль, что моя смерть не опечалит никого, никого на свете и в смерти я окажусь еще более одиноким, чем в жизни." (Жан-Поль Сартр. "Тошнота")

"Они будут спать вместе. Они это знают. Каждый из них знает, что другой это знает. Но поскольку они молоды, целомудренны и благопристойны, поскольку каждый из них хочет сохранить самоуважение и уважение партнера, поскольку любовь – это нечто великое и поэтическое и ее нельзя спугнуть, они несколько раз в неделю ходят на танцы и в рестораны выделывать на глазах у публики свои маленькие ритуальные, механические па… К тому же надо как-то убивать время. Они молоды, хорошо сложены, им еще лет на тридцать этого хватит. Вот они и не торопят события, они оттягивают их, и они правы. После того как они переспят друг с другом, им придется найти что-нибудь другое, чтобы замаскировать чудовищную бессмыслицу своего существования." (Жан-Поль Сартр. "Тошнота")

"Выхожу на улицу. Зачем? Да затем, что так же бессмысленно оставаться дома. Даже если я останусь, даже если в молчании забьюсь в угол, я все равно никуда от себя не денусь. Я буду существовать в этом углу, буду давить своей тяжестью на пол. Я есмь." (Жан-Поль Сартр. "Тошнота")

"Все мы, какие мы ни на есть, едим и пьем, чтобы сохранить свое драгоценное существование, а между тем в существовании нет никакого, ну ни малейшего смысла." (Жан-Поль Сартр. "Тошнота")

"Шестьдесят минут — ровно столько, сколько нужно, чтобы почувствовать, как одна за другой проходят секунды." (Жан-Поль Сартр. "Тошнота")

"Ты дорожный столб, — говорит она, — столб, который стоит на обочине. Ты невозмутимо сообщаешь и всю свою жизнь будешь сообщать, что до Мелена двадцать семь километров, а до Монтаржи сорок два. Вот почему ты мне так необходим." (Жан-Поль Сартр. "Тошнота")

"И я сам – вялый, расслабленный, непристойный, переваривающий съеденный обед и прокручивающий мрачные мысли, – я тоже был лишним. К счастью, я этого не чувствовал, скорее я понимал это умом, но мне было не по себе, потому что я боялся это почувствовать … Я смутно думал о том, что надо бы покончить счеты с жизнью, чтобы истребить хотя бы одно из этих никчемных существований. Но смерть моя тоже была бы лишней. Лишним был бы мой труп, моя кровь на камнях, среди этих растений, в глубине этого улыбчивого парка. И моя изъеденная плоть была бы лишней в земле, которая ее приняла бы, и наконец мои кости, обглоданные, чистые и сверкающие, точно зубы, все равно были бы лишними: я был лишним во веки веков." (Жан-Поль Сартр. "Тошнота")

"Девочку изнасиловали. Найдено тело — скрюченные пальцы впились в грязь. Комкаю газету, пальцы впились в газету. Запах типографской краски: Господи, как навязчиво существуют сегодня вещи!" (Жан-Поль Сартр. "Тошнота")

"Люди. Людей надо любить. Люди достойны восхищения. Сейчас меня вырвет наизнанку." (Жан-Поль Сартр. "Тошнота")

"Начать кого-нибудь любить — это целое дело. Нужна энергия, любопытство, ослеплённость… Вначале даже бывает такая минута, когда нужно перепрыгнуть пропасть: стоит задуматься, и этого уже не сделаешь." (Жан-Поль Сартр. "Тошнота")

"Я один на этой белой, окаймленной садами улице. Один — и свободен. Но эта свобода слегка напоминает смерть." (Жан-Поль Сартр. "Тошнота")

"Вторник. Ничего нового. Существовал." (Жан-Поль Сартр. "Тошнота")

"Я есмь, я существую, я мыслю, стало быть, существую, я существую, потому что мыслю, а зачем я мыслю? Не хочу больше мыслить, я есмь, потому что мыслю, что не хочу быть, я мыслю, что я… потому что… Брр!" (Жан-Поль Сартр. "Тошнота")

duce, однако, очень депрессивное произведение..
Появилось желание еще раз перечитать "Над пропастью во ржи"

duce, вам бы прочесть "За закрытыми дверями". Придется по вкусу.

Jaywalker, спасибо почитаю

Между откровенностью и скрытностью равновесие непростое: каждый раз приходится решать заново, чем лучше поделиться, а о чем умолчать. Одна правда ранит, но вылечивает, а другая может и убить.

Так легко нуждаться в ком-то, так естественно, почти как дышать. Гораздо тяжелее, когда кто-то нуждается в тебе. Но все должно быть взаимно. Только в этом случае получится что-то цельное, вроде звеньев цепи, которые заходят одно за другое или замка с подходящим ключом.

...Но я поняла, что не стоит бояться неизвестного. Люди, которых ты хорошо знаешь, бывают куда страшней, поскольку думают и говорят, порой, не только отвратительные, но и правдивые вещи.

Я все время ждал, что вот-вот появится именно та, что станет моей судьбою. Как в книжках. Так редко кому-то везет. Лично мне не повезло... Не ставь высокую планку в личной жизни. Наши половинки - это еще и плод наших усилий. Возможно слепить то, что хотелось. Не сразу, конечно. Со временем. Мы, мужики, чаще всего сами виноваты в своем одиночестве, подсознательно выбирая свободу.

В отношениях с людьми мы любим раздавать роли. Требовать актеров строго следовать нашей трактовке. И сами при этом играем самозабвенно. Потом кто-то рано или поздно захочет хотя бы часок побыть собой, а не персонажем. И в этот миг все развалится.

-Что-нибудь покрепче есть?
-Нет.
Не поднимая глаз, заправляет волосы за ухо.
-Ты не подумай ничего лишнего. Кое-что спрошу и уйду... Я имею право любить?
Она сказала "имею право любить", а не "имею право на любовь". Вот где истинное бескорыстие: когда ты любишь в себе, безмолвно, не задавая вопросов, не надеясь на ответ. Вот в чем главное преимущество женщины.

Мне кажется, из детства я выехал, а вот до пункта назначения - "взрослости" - не добрался. Так и живу в автобусе.

В определенный период жизни мы встречаемся с определенным человеком, необходимым именно в этот период. Такой странный закон притяжения, такое взаимовыгодное спасение. Проводим определенное время вместе, потом нередко расстаемся. Потому что каждому из нас надо идти дальше, входить в новый, следующий период своей судьбы.

...Все связи с прошлым остались внутри, заперты в ядре сердца, как смерть Кащея.. Все война, внутри каждого война, вокруг меня война. А в войну все самое ценное относят в укрытие..

Жизнь двоих гораздо счастливее, когда желание понимать важнее, чем быть понятым; когда желание сделать приятное не таит в себе планы получить что-то взамен, даже благодарность. Когда любовь не меняется даже на любовь, а только дарится.

"Твои" люди остаются с тобой, как бы ты ни ныл, каким бы ором ни орал, как бы ни пропадал. Они просто есть, они рады тебе открыть дверь, протянуть руки, разделить бутерброд.

Если бы строили дом счастья, самую большую комнату пришлось бы отвести под зал ожидания. (Жюль Ренар)

Новое не может появиться из ничего. Рушится один мир, возникает другой. Для кого конец, для кого начало.

..Почти не слышно голоса изнутри, который называют интуицией, шестым чувством. В результате - душевное похмелье после интоксикации любовью, разрушенное самолюбие, отсутствие веры и блуждание по лабиринту сомнений.

..Я в детстве очень любила раскраски. Рисовать я не умела - отсутствовало пространственное воображение. Поэтому с удовольствием разукрашивала готовые рисунки. Так и с жизнью. Она нам дается бесцветной, с четко очерченными контурами и общим рисунком. Нам решать, с кого или чего начать и каким цветом раскрашивать. Это мы определяем. ... Нужно самому выбрать цвета. Первым делом - раскрась солнце желтым. Или, хочешь, зеленым! Правда, порой, силы иссякают, карандаши стираются. Но на то и придуманы точилки...

Родители не всегда желают детям хорошего. Зачастую для них хорошее - это то, что они сами не сделали по тем или иным причинам. И не приведи Господь, чтобы дитя не приняло этого родительского "блага" - вот тогда и начинается не то, не так и не тут. Мы покидаем свои дома. Порой, это единственный выход, чтобы не превратить в пепел семейный очаг. Я слишком поздно ушел, поэтому теперь некуда возвращаться.

..Больше не отдаешь всего себя людям. Отделяешь кусочек от того, чем можешь поделиться, протягиваешь его тому, кто достоин и по-настоящему нуждается.

Надеюсь, что когда-нибудь и тебе доведется узнать, как приятно сделать для любимого то, чего сам не понимаешь.

Я не верю в Бога, но я верю в то, что в жизни всё жутко сложно.

Лучше потерять, чем никогда не иметь.
Я потерял, никогда не имея.

Если потекут слезы, пущу их по изнанке щек.

Я ему верила. Не по глупости. Потому что была его женой.

Жизнь кипела вокруг нас, но не между нами.

Меня не волновало, сможет ли он меня полюбить. Меня волновало, сможет ли он во мне нуждаться.

Я встал во весь рост, указал пальцами на фальшивые звезды и крикнул: «Я изменил ход истории человечества!» — «Вот именно». — «Я изменил Вселенную!» — «Точно». — «Я Бог!» — «Ты атеист». — «Меня не существует!"

Я о многом хотела поговорить. Но знала, что ему будет больно. Поэтому я зарыла это в себе — пусть мне будет больно.

Я только надеюсь, что ты никого не будешь любить так же сильно, как я тебя.

Сколько людей проходит через твою жизнь! Сотни тысяч людей! Надо держать дверь открытой, чтобы они могли войти! Но это значит, что они могут в любую минуту выйти!

Я так боюсь потерять то, что люблю, что запрещаю себе любить.

«Мам?» — «Да». — «Ничего».
«Что с тобой, котенок?» — «Правда, было бы здорово, если бы в матрасах делали выемки для рук, чтобы, когда ты поворачиваешься набок, их можно было туда класть?» — «Это было бы отлично». — «И, наверное, полезно для спины, потому что не искривлялся бы позвоночник, а я знаю, как это важно». — «Это очень важно». — «И обниматься удобнее. А то одна рука все время мешается, да?» — «Да». — «Очень важно, чтобы людям было удобно обниматься». — «Очень».

«Мам?»
«Да».
«Ты все еще сердишься?»
«Нет».
«Ты уверена?»
«Я на тебя не сердилась».
«А что же тогда?»
«Мне больно».

ЗАПРЕДЕЛЬНО ОДИНОКО

Гири на сердце
Куча гирь на сердце

Он твердил, что всё будет хорошо. Я была ребенком, но знала, что всё хорошо не будет. Он не был обманщиком. Он был отцом.

Он налил две чашки чая. «У вас есть кофе?» — спросил я. «Кофе!» — «Он замедляет мой рост, а то я боюсь смерти».

Я повставлял ключ в скважины разных дверей, хоть он и сказал, что ключ ему незнаком. Не потому, что я ему не поверил, — я поверил. А потому что в конце поиска мне бы хотелось сказать: не знаю, можно ли было искать лучше.

Это нормально — не разбираться в себе.

Мы перестали смеяться, я вдохнул в себя мир, поставил его с ног на голову и выдохнул обратно в форме вопроса: «Я тебе нравлюсь?»

Нам нужны громаднейшие карманы — такие, чтобы в них умещались наши семьи, и наши друзья, и даже люди, которых нет в наших списках, незнакомые, которых мы все равно хотим защитить. Нам нужны карманы для муниципальных округов и целых городов, карманы, способные вместить всю Вселенную.
............ Но я знал, что карманы не бывают такими большими. В конце концов все потеряют всех.

Самое крутое, что я вычитал в National Geographic, это что число людей, живущих сейчас на земле, больше, чем число умерших за всю историю человечества. Другими словами, если все одновременно захотят сыграть «Гамлета», кому-то придется ждать, потому что черепов на всех не хватит!

Ужасно. Мы столько всего не смогли друг другу сказать. Комната пропиталась нашим неразговором.

Сюда в тюрьму меня поместили несколько лет назад. Когда точно, не знаю. Календарей у нас нет. Я рисую на стене линии мелом. Но во время дождя дождь попадает в окно, когда я сплю. И когда я встаю, линий нет.
Я сделал страшную вещь.
Я знаю, что сделанного не воротишь. Жаль, что прожитые дни нельзя смыть так же просто, как меловые линии прожитых дней.

Ей нужно подтверждение моей любви, только это всем друг от друга и нужно, не сама любовь, а подтверждение, что она в наличии.

Эта тайна была дырой в моем сердце, в которую проваливалась любая радость.

Если сердце начнет выпрыгивать из груди, никому не скажу. Мне это все равно не помогает. А другим только хуже.

Во вторник после школы пришлось тащиться к доктору Файну. Я не мог понять, почему мне требуется профессиональная помощь: я считал, что у человека должны быть гири на сердце, когда у него умирает папа, и что если у человека нет гирь на сердце, тогда ему нужна помощь.

Мне хотелось обнять его, сказать, что даже если все его предадут, я не предам.

Может, правда, что можно выплакать все слезы. Может, бабушка права.

Робость - это когда отворачиваешься от того, что хочешь. Стыд - это когда отворачиваешься от того, чего не хочешь.

"А почему тебе грустно от красивых песен?" - "В них все неправда."

ИНТЕРВЬЮЕР. Вы видели грибовидное облако?
ТОМОЯСУ. Нет, я не видела облака
ИНТЕРВЬЮЕР. Все это время вы держали ее на руках?
ТОМОЯСУ. Да, я держала ее на руках. Она сказала: «Я не хочу умирать». Я сказала: «Ты не умрешь». Она сказала: «Я постараюсь не умереть до дома». Но ей было больно, и она плакала: «Мамочка».
ИНТЕРВЬЮЕР. Наверное, вам тяжело об этом говорить.
ТОМОЯСУ. Когда мне сказали, что ваша организация ищет очевидцев, я решила прийти. Она умерла у меня на руках, повторяя: «Я не хочу умирать». Вот что такое смерть. Неважно, какая на солдатах форма. Неважно, современное ли у них оружие. Я подумала, если бы все видели то, что видела я, мы бы никогда больше не воевали.

Люди единственные, кто краснеет, смеется, верит в Бога, объявляет войну и целуется губами. Следовательно, чем больше мы целуемся губами, тем больше в нас человеческого.

Только тот, кто сам никогда не был зверем, мог придумать таблички, запрещающие их кормить.

Я спросил, уверен ли он на все сто. Он сказал: «Я достаточно долго живу, чтобы ни в чем не быть уверенным на все сто!".

«Я знаю об этом здании, потому что люблю его».
«Но почему именно это здание?» — спросил мистер Блэк. Она сказала: «Разве это любовь, когда знаешь ответ?»

Мальчик попросил девочку шепнуть: «Я тебя люблю» — в ее консервную банку, не объясняя, зачем.
И она не спросила, зачем, и не сказала: «Глупости» или «Нам еще рано любить», и даже не стала оправдываться, утверждая, что говорит «я тебя люблю» только потому, что он ее просит. Она просто сказала: «Я тебя люблю». Ее слова побежали по йо-йо, кукле, дневнику, ожерелью, лоскутному одеяльцу, бельевой веревке, рождественскому подарку, арфе, чайному пакетику, теннисной ракетке, оборке юбки, которую он однажды должен был на ней расстегнуть». — «Бякость!» — «Мальчик закрыл консервную банку крышкой, отвязал от веревки и спрятал пойманную в нее любовь на полке у себя в шкафу. Конечно, открывать банку было нельзя, потому что тогда бы ее содержимое улетучилось. Но ему достаточно было просто знать, что она у него есть.

Я познал радость, хотя ее было слишком мало, но разве радости бывает достаточно? Конец страданий не оправдывает страданий, потому-то у страданий и не бывает конца.

"Жутко громко & запредельно близко" Джонатан Сафран Фоер

"Обними врага своего, - настаивали старшие, - чтобы не дать ему ударить тебя." ("Обними врага своего, - съязвил Генри, -чтобы почувствовать, как кинжал его щекочет почки твои".)

«Либерализм? Трусость богатых!»; «Социализм? Младший брат одряхлевшего деспотизма, по стопам которого он хочет следовать»; «Консерваторы? Доморощенные лжецы, самым большим обманом которых является доктрина свободы воли». Каким, по его мнению, должно быть государственное устройство? «Никаким! Чем лучше организовано государство, тем больше в нем подавляется человек».

Как говорит Гримальди, у каждой совести где-то есть выключатель.

Ничего не изменилось, за исключением всего.

"Мудрец, - думает Луиза, - тот, кто отличает ловушку от возможности".

Когда поезд тронулся, я потерял равновесие, но плотное человеческое месиво не дало мне упасть. Мы так и остались наполовину упавшими. Диагональными Людьми.

Правда единственна. Все ее «версии» суть неправды.

Факт: какое только идиотство не придумаешь, где-нибудь да отыщется клоноподобный регистратор, который возьмет его и совершит.

Фабриканты суть зеркала, которые держат перед своей совестью чистокровных, и от этого отражения чистокровных тошнит. Поэтому они винят зеркало.

Предрассудки подобны вечной мерзлоте.

- Кто выигрывает, вы или сони?
- Сони, ответила я, иначе как мне удавалось бы совершенствоваться?
- Значит, победители, - предположил Хэ-Чжу, - на самом деле проигрывают, потому что ничему не учатся? Кто же тогда проигравшие? Победители?
...
Не в силах понять, насколько он серьезен, я сказала:
— Если побежденные могут использовать то, чему их научили их противники, то да, проигравшие спустя долгое время могут стать победителями.

.. да и время нынче такое, шо чем меньше смысла, тем его больше.

"Священное, Архивист, - это прекрасное укрытие для кощунственного".

-Но если вы знали об этом... заговоре, почему вы с ним сотрудничали? Почему вы позволили Хэ-Чжу Иму так близко к вам подобраться?
-А почему все мученики сотрудничают со своими иудами?
-Скажите мне.
-Мы видим игру, которая развернется по окончанию игры.

Всего лишь три-четыре раза в юности довелось мне мельком увидеть острова Счастья, прежде чем они затерялись в туманах, приступах уныния, холодных фронтах, дурных ветрах и противоположных течениях… Я ошибочно принимал их за взрослую жизнь. Полагая, что они были зафиксированным пунктом назначения в моем жизненном путешествии, я пренебрег записать их широту, долготу и способ приближения к ним. Чертов молодой дурак! Чего бы я сейчас не отдал за никогда не меняющуюся карту вечного несказанного? Чтобы обладать, по сути, атласом облаков?

-Значит, вы пробили ограждение, упали в море, выбрались из тонущей машины и проплыли триста ярдов до берега? Отделавшись лишь легкими синяками?
-Как только подумаю о заявлении в страховую компанию, то становится очень больно.

Все правда, если хватает людей, которые верят, что так оно и есть.

Бывает, шо ты г'воришь кому-то, шо их верования неправильны, а они думают, будто ты г'воришь, шо их жизни неправильны и их правда тож' неправильна.

...я спросил, почему, когда его стегали плетью, он мне улыбался. «Боль сильна, да, — но глаза друга сильнее».

Неограниченная власть в руках ограниченных людей всегда приводит к жестокости.

Эгоизм индивидуума уродует его душу; эгоизм рода человеческого ведет его к уничтожению.

Родители Вероники отбывали пожизненное заключение в среде интеллигенции.

Если доводить взгляды М. Д. до абсурда, заявил я, то наука будет изобретать все более кровавые средства ведения войны, пока способность человечества к разрушению не превзойдет способность к созиданию, а следовательно, наша цивилизация движется к самоуничтожению. Мое возражение М. Д. принял с язвительным ликованием.
— Именно! Наше стремление властвовать, наша наука и те самые способности, которые подняли нас от обезьян до дикарей, до современного человека, суть то самое, что разрушит Homo sapiens еще до конца этого столетия! Вероятно, вы проживете достаточно долго, чтобы увидеть, как это произойдет. Везунчик! Каким же это будет симфоническим крещендо, а?

"Забавно, - думает Мильтон. - Власть, время, гравитация, любовь. Те силы, что реально бьют тебя по заднице, всегда невидимы".

...история не признает никаких законов, для нее существенны только результаты.
Что предшествует результатам? Злые и добрые деяния.
Что предшествует деяниям? Вера.
Вера — это одновременно награда и поле битвы, заключенные внутри сознания и зеркала сознания — мира. Если мы верим, что человечество есть лестница племен, колизей столкновений, эксплуатации и зверств, то такое человечество непременно станет существовать...

«Существует такая порода муравьев, их называют работворцами. Они совершают набеги на колонии обычных муравьев, крадут там яйца, доставляют в собственные муравейники, и, после того как они выводятся, украденные рабы становятся рабочими в большей империи. Им даже не снится, что они когда-то были украдены. Если хотите знать мое мнение, мистер Юинг, Господь Иегова создал этих муравьев как модель. — Взгляд мистера Уэгстаффа был отягощен древним будущим. — Имеющие очи да увидят».

... наука будет изобретать все более кровавые средства ведения войны, пока способность человечества к разрушению не превзойдет способность к созиданию, а следовательно, наша цивилизация движется к самоуничтожению.

Мудрый не суется между зверем и его мясом.

В наши времена притворство может пересилить сущность.

Он слишком труслив, чтобы быть воином, но недостаточно труслив, чтобы лечь и перевернуться на спину, как хорошая собачка.

"Кажется, здесь принято, - предположил он, - убивать того, кого лелеешь и о ком заботишься".

И только хватая последние глотки воздуха перед смертью, ты поймешь, что твоя жизнь была лишь каплей в бескрайнем океане!»
Но что есть любой океан, как не множество капель?

Дэвид Митчелл "Облачный Атлас"

У неё была голубая кровь, плоскостопие, вши, а также дар провидения.

Были у нее два поклонника. Один любил ее и дарил ей цветы. Другого любила она и давала ему деньги.

Родиться дураком не позор. А вот умереть дураком стыдно.

В жизни побеждает только глупец. А умному везде чудятся одни лишь препятствия, и, не успев что-то начать, он уже потерял уверенность в себе.

—... Отто, сколько я могу ему уступить?
— Крайняя уступка – две тысячи. Самая крайняя – две тысячи двести. Если нельзя будет никак иначе – две тысячи пятьсот. Если ты увидишь, что перед тобой сумасшедший, – две шестьсот. Но тогда скажи, что мы будем проклинать его веки вечные.

Человек зол, но он любит добро… когда его творят другие.

Булочник достал из зеленого плюшевого альбома несколько фотографий и показал мне. Вот его жена, тогда еще невеста, а рядом он с лихо закрученными усами; тогда она еще смеялась. С другой фотографии смотрела худая, изнуренная женщина с боязливым взглядом. Она сидела на краю стула. Только две небольшие фотографии, но в них отразилась целая жизнь.

Он знал, что многим людям, носящим траур, уважение к их горю важнее, чем само горе.

Я слишком хорошо знал - всякая любовь хочет быть вечной, в этом и состоит ее вечная мука. Но ведь нет ничего прочного, ничего.

Самое страшное, братья, - это время. Время. Мгновение, которое мы переживаем и которым все-таки никогда не владеем.

Ты — недолговечное соединение углеводов, извести, фосфора и железа, именуемое на этой земле Готтфридом Ленцем.

Ах, вспомним же чудесное время, когда мы были еще хвощами и ящерицами - этак пятьдесят или шестьдесят тысяч лет тому назад. Господи, до чего же мы опустились с тех пор!

— А ведь, собственно говоря, стыдно ходить по земле и почти ничего не знать о ней. Даже нескольких названий цветов.
— Не расстраивайся — гораздо более позорно, что мы вообще не знаем, зачем околачиваемся на земле. И тут несколько лишних названий ничего не изменят.

Нельзя говорить о деньгах с презрением. Многие женщины даже влюбляются из-за денег. А любовь делает многих мужчин корыстолюбивыми. Таким образом, деньги стимулируют идеалы - любовь же, напротив, материализм.

И вдруг я увидел, что значу что-то для другого человека и что он счастлив только от того, что я рядом с ним... Это любовь и все-таки нечто другое. Что-то такое, ради чего стоит жить. Мужчина не может жить для любви. Но жить для другого человека может.

Мне хотелось сказать ей что-нибудь, но я не мог…. И даже если нужные слова приходят, то стыдишься их произнести. Все эти слова принадлежат прошлым столетиям. Наше время не нашло ещё слов для выражения своих чувств. Оно умеет быть только развязным, всё остальное — искусственно.

Ночью людям, подобным нам, незачем общаться с природой. Ночью она желает быть одна. Крестьянин или рыбак — другое дело, но мы, горожане, чьи инстинкты притупились… Ночь — это протест природы против язв цивилизации.

.. и чувствовалось, что равнодушной природе безразлично, как ведет себя на этой земле злобный муравьиный рой, именуемый человечеством.

В руке у него было письмо. Он выглядел как человек, в которого только что выстрелили, но он еще не верит этому и не чувствует боли, он ощутил пока только толчок.

А если вечно думать только о грустных вещах, то никто на свете не будет иметь права смеяться…

-Ты так хорошо смеешься, - восхищенно сказал он, - люблю, когда хорошо смеются. А я слишком легко поддаюсь грусти, это мой недостаток.
-И мой тоже, - ответил Ленц, - потому я и смеюсь...

— Но ты не должна меня ждать. Никогда. Очень страшно ждать чего-то.
— Это ты не понимаешь, Робби. Страшно, когда нечего ждать.

Я был подавлен, но не мог упрекнуть себя ни в чем. Чего я только ни видел в жизни, чего только ни пережил! И я знал: можно упрекать себя за все, что делаешь, или вообще не упрекать себя ни в чем.

Мощные голоса испоняли «Лесное молчание». Это было чертовски громкое молчание.

Говорят, труднее всего прожить первые семьдесят лет. А дальше дело пойдет на лад.

— Покоряться? — спросил я. — Зачем же покоряться? Пользы от этого нет. В жизни мы платим за все двойной и тройной ценой. Зачем же еще покорность?

Мир не сумасшедший. Только люди.

Уж коли еврей возвращается обратно, то он покупает. Когда возвращается христианин, он еще долго не покупает. Он требует с полдюжины пробных поездок, чтобы экономить на такси, и после всего вдруг вспоминает, что вместо машины ему нужно приобрести оборудование для кухни.

– Мужчины с большими деньгами в большинстве случаев отвратительны, Робби.
– Но деньги ведь не отвратительны?
– Нет. Деньги нет.
– Так я и думал.
– А разве ты этого не находишь?
– Нет, почему же? …
– Они дают независимость, мой милый, а это еще больше.

… свежие розы в воскресенье, да ещё в этакую рань, несомненно пахнут воровством.

— Хотите яблоко? Яблоки продлевают жизнь!
— Нет, спасибо.
— А сигару?
— Они тоже продлевают жизнь?
— Нет, они укорачивают её. Потом это уравновешивается яблоками.

Хороший конец бывает только тогда, когда до него всё было плохо. Уж куда лучше плохой конец.

Я не мог больше оставаться в доме и вышел. Стало туманно. Вдали шумело море. С деревьев падали капли. Я осмотрелся. Я уже не был один. Теперь где-то там на юге, за горизонтом, ревел мотор. За туманом по бледносерым дорогам летела помощь, фары разбрызгивали яркий свет, свистели покрышки, и две руки сжимали рулевое колесо, два глаза холодным уверенным взглядом сверлили темноту: глаза моего друга…

«Может быть» — вечно эти два слова, без которых уже никак нельзя было обойтись. Уверенности — вот чего мне недоставало. Именно уверенности, её недоставало всем.

Кто одинок, тот не будет покинут...

В моей жизни так много переменилось, что мне казалось, будто везде всё должно стать иным.

Если не смеяться над двадцатым веком, то надо застрелиться. Но долго смеяться над ним нельзя. Скорее взвоешь от горя.

Как это странно: люди находят подлинно свежие и образные выражения только когда ругаются.

Мы слишком много знаем и слишком мало умеем… потому что знаем слишком много.

– Ты здесь не влюбилась?
– Не очень.
– Мне бы это было совершенно безразлично.
– Замечательное признание. Уж это никак не должно быть тебе безразлично.
– Да я не в таком смысле. Я даже не могу тебе толком объяснить, как я это понимаю. Не могу хотя бы потому, что я всё еще не знаю, что ты нашла во мне.
– Пусть уж это будет моей заботой.
– А ты это знаешь?
– Не совсем. Иначе это не было бы любовью.

Невидящими глазами я уставился в небо, в это серое и бескрайнее небо какого-то безумного бога, который ради собственной забавы выдумал жизнь и умирание.

Врач всегда должен надеяться — такая уж у него профессия.

Когда долго лежишь в постели вот так, как я, то поневоле думаешь о том о сём. И многое, на что я раньше не обращала внимания, теперь кажется мне странным. И знаешь, чего мне уж никак не понять? Того, что можно любить друг друга, как мы с тобой, и всё-таки один умирает.

Мы за равенство только с теми, кто нас превосходит.

– Есть у вас какие-нибудь связи, друзья?
– Друзья? Ну, видите ли, когда внезапно оказываешься без денег, друзья скачут прочь, как блохи от мертвой собаки.
– Тогда вам будет трудно.

Самое худшее, когда нужно ждать и не можешь ничего сделать. От этого можно сойти с ума.

Эрих Мария Ремарк "Три товарища"

о Чести.
"... Триста граммов наглости, килограмм презрения, тонна откровенного хамства. Они думают, что мы повержены, прижаты к стене, растоптаны и раздавлены. Этого добра мне с лихвой отмерено и в моем мире... А здесь у меня есть друзья, которые не отмалчиваются за спиной, не утешают после драки, не ждут предсмертного хрипа или просьбы о помощи - они устроены иначе. Мои ребята сжимают кулаки, стискивают зубы, сдвигают брови и, не задумываясь о роковых последствиях, рискуют из-за меня своей карьерой, общественным положением, кошельком и головой. Если кто-нибудь скажет, что это подвиг, они удивятся или обидятся. Что сделаешь - средневековье, дикие нравы, свои понятия о чести..."(с)

Трилогия Андрея Белянина "Меч Без Имени"/"Свирепый ландграф"

-Ты выиграл? - спрашиваю я.
-Я всегда выигрываю. Кроме тех случаев, когда проигрываю.


Вот я все время думаю, что любовь и дружба - это то, чего на самом деле не бывает в жизни. Люди думают, что они дружат, а на самом деле они просто собираются вместе для того, чтобы друг другу про себя рассказывать. Не станешь ведь всему классу рассказывать, какие тебе купили кроссовки или что тебе кто-то нравится. Вот и приходится выбирать того, кто согласится это слушать.
....
А еще я думаю, что любовь - это проявление самого ужаснейшего эгоизма. Вот, например, мне кто-то нравится. Очень может быть, что я к нему испытываю то, что как раз является любовью. И что? Я хочу, чтобы он обратил на меня внимание, был рядом со мной, держал за руку, а все девчонки бесились от зависти. Что это, если не эгоизм? И почему это назвали любовью?..

Меня это заставило задуматься...

Soleilka пишет:

А еще я думаю, что любовь - это проявление самого ужаснейшего эгоизма. Вот, например, мне кто-то нравится. Очень может быть, что я к нему испытываю то, что как раз является любовью. И что? Я хочу, чтобы он обратил на меня внимание, был рядом со мной, держал за руку, а все девчонки бесились от зависти. Что это, если не эгоизм? И почему это назвали любовью?..

Меня это заставило задуматься...

и вот почему меня никто не слышал когда я в теме про ревность говорила? про эгоизм?...эхх.....

Ну, то, что я задумалась над этими словами, еще не значит, что я с ними согласна. Любовь бывает разной, ведь так? А это значит, что у кого-то за ней может скрываться лишь эгоизм, а у кого-то - что-то чистое и искреннее. И поэтому нельзя утверждать, что ревность - это всегда нечто ужасное и отвратное и что ее наличие непременно является признаком отсутствия любви.

"… и все шло превесело, словно во время похоронной процессии…"

"Не знаю почему, но когда я вижу кого-нибудь спящим, в то время как я бодрствую, я прихожу в ярость. Так мучительно быть свидетелем того, что бесценные часы земного существования, быстротечные мгновения, которых ему уже никогда не вернуть, человек попусту тратит на скотский сон."

"Меня больше ничего так не бесит, когда я вижу людей, которые сидят и ничего не делают, когда что-то делаю я."

"Я не могу сидеть сложа руки и праздно глядеть, как кто-то трудится в поте лица. У меня сразу же появляется потребность встать и начать распоряжаться, и я прохаживаюсь, засунув руки в карманы, и руковожу. Я деятелен по натуре."

"— Что прикажите принести, сэр?
— Унесите меня отсюда."

"… это единственный способ заставить чайник закипеть. Если только он заметит, что вы нетерпеливо ждете, чтобы он закипел, — он даже и зашуметь не подумает. Надо отойти и приступить к еде, как будто вы и не собираетесь пить чай. Ни в коем случае не следует оглядываться на чайник, тогда вы скоро услышите, как он фыркает и плюется, отчаянно желая напоить вас чаем."

"Я нравлюсь себе в красных трусах. Они очень идут к моему цвету лица..."

© Джером К. Джером "Трое в лодке не считая собаки"

Родной для меня сделалась ложь, много лжи, снова и снова. Одна ложь кончается, как тут же приходит другая, чтобы помочь первой выжить... казаться правдой.

Что, мне суждено, в конце концов, вернуться к нормальной жизни, поступить после школы на какую-нибудь работу? Или же я по-прежнему на всех парах лечу к собственной смерти?

Я протянула ему руку и поблагодарила за то, что он меня не убил. Это бы мне весь вечер испоганило.

Меня интересует вот что: может ли боль - не такая, какая бывает, когда у тебя погибает кошка или умирает тетя, но такая, с какой надо жить постоянно, - стать... твоим другом? Тенью или твоим вторым я. Возможно ли это?

Интересно, мечтают ли птицы хоть когда-нибудь о том, чтобы ходить в школу или на работу? Или чтоб у них были платья и костюмы, а не перья, о которых так мечтаем мы?

Линч Дженифер - Тайный дневник Лоры Палмер

Обитатели ада и рая - не более, чем политзаключённые.

В каждое слово вплетаю я тернии.

Везучие люди не верят в удачу - неудачники знают, что она всё-таки есть.

Всякая тварь есть собрание противоречий и несообразностей.

Мы — это бог, который себя проклинает.

Твоё небо испорчено звёздами здравомыслия, Аликс. Ты слишком рассудочен. тебе нужна ярость, что обращает песок в стекло.

Ты сумасшедший, но при этом на что-то способен.

Умереть молодым - в этом, наверное, что-то есть.

Я стоял омываемый воем сигнализаций на стоянке у гипермаркета, словно падший ангел.

От меня не осталось уже ничего - одно настроение.

Песня на ветру ударила, словно бутылкой по голове.

Стив Айлетт - Шаманский космос

"...согласно квантовой модели, у частицы будто бы и нет точного местоположения в то время, пока она находится между начальной и конечной точками пути. Фейнман понимал, что не нужно принимать это за отсутствие пути у частиц, пока они следуют от источника к экрану. Совсем наоборот, это могло бы значить, что частицы проходят всеми из возможных путей связывающих эти точки..." (Стивен Хокинг "Высший замысел")

"...Может показаться, что квантовая физика подрывает саму идею законов природы ею управляющими, но это совсем другой случай. Напротив, она приводит нас к новой форме детерминизма: учитывая состояние системы в какое-либо время, законы природы определяют вероятность различных будущих и прошлых, вместо того, чтобы определять единственное достоверное будущее и прошлое. И хотя некоторым из них это будет неприятно, учёные должны принимать теории, совпадающие с результатами экспериментов, а не свои предвзятые убеждения..." (Стивен Хокинг "Высший замысел")

"... квантовая теория, и в частности, подход к квантовой теории назван альтернативными историями. С подобной точки зрения, Вселенная не имеет совершенно отдельного существования или истории, но скорее, каждые возможные варианты Вселенной существуют одновременно в так называемой квантовой суперпозиции. Это может звучать также возмутительно, как и теория, в которой стол исчезает каждый раз после того как мы покидаем комнату, но в этом случае теория прошла все экспериментальные проверки, которым ее когда-либо подвергали..." (Стивен Хокинг "Высший замысел")

"...Некоторые придерживаются модели, где время началось даже раньше Большого взрыва. Все еще не ясно может ли модель, в которой время шло и до Большого взрыва, лучше объяснять текущие исследования, потому что законы развития Вселенной, видимо, разрушаются в момент Большого взрыва. Если это так, то нет никакого смысла создавать модель описывающую время до Большого взрыва, потому что все что существовало тогда, не будет иметь наблюдаемых последствий в настоящем, поэтому мы можем остановиться на идее о том что Большой взрыв был моментом создания мира..." (Стивен Хокинг "Высший замысел")

"Листва не шевелилась на деревьях, кричали цикады, и однообразный, глухой шум моря, доносившийся снизу, говорил о покое, о вечном сне, какой ожидает нас. Так шумело внизу, когда еще тут не было ни Ялты, ни Ореанды, теперь шумит и будет шуметь так же равнодушно и глухо, когда нас не будет. И в этом постоянстве, в полном равнодушии к жизни и смерти каждого из нас кроется, быть может, залог нашего вечного спасения, непрерывного движения жизни на земле, непрерывного совершенства."

© Антон Павлович Чехов "Дама с собачкой"

Цитата :

"Ты дорожный столб, — говорит она, — столб, который стоит на обочине. Ты невозмутимо сообщаешь и всю свою жизнь будешь сообщать, что до Мелена двадцать семь километров, а до Монтаржи сорок два. Вот почему ты мне так необходим." (Жан-Поль Сартр. "Тошнота")

"Вторник. Ничего нового. Существовал." (Жан-Поль Сартр. "Тошнота")

о, эти тоже есть в списке моих выписанных из "Тошноты".

сравнительно недавна завела привычку выписывать цитаты из книг, а скопилось у меня их порядком, из разных книг.
ну, пусть будут из "Зелёной мили"


Просто земля вращается, и всё. Можно вертеться вместе с ней, а можно остановиться в знак простеста, и тогда тебя сметёт.

Вы скажете, такое невозможно: охранник умирает со смеху, сопровождая приговорённого на электрический стул, но, когда люди в стрессовом состоянии, возможно всё что угодно.

Мы в очередной раз справились с разрушением того, что не можем создать.

Я и представить себе не мог, сколько дверей откроется в процессе писания, словно старая отцовская авторучка не просто ручка, а странная волшебная палочка.

"Это для твоей пользы, дедушка," -- утверждали они. Конечно, так всегда говорят, когда наконец понимают, что можно избавиться от проблемы, которая ходит и раговаривает.

Это произошло чуть больше двух лет назад. Странно, что я не знаю, сколько это -- два года, -- много или мало. Моё чувство времени как будто тает, словно детский снеговик в январскую оттепель.

Время здесь напоминает слабую кислоту, которая сначала стирает память, а потом само желание жить.

Благодаря Джону Коффи она жива и здорова, а человек, подписавший приказ о казни Джона, мог поехать к ней. Ему не надо смотреть, что произойдёт дальше. Он сможет ощущать этой ночью тепло своей жены, а Джон Коффи бужет лежать, холодея, на тележке в подвале больницы графства, и беззвучное время побежит к рассвету.

Мне было тогда шестьдесят четыре -- совсем подросток, а Джен -- пятьдесят девять, и она была прекрасна, как раньше. Во всяком случае для меня.

Джон спас и меня, и спустя годы, стоя под неустанным алабамским долждём в поисках челоева, которого не было среди теней, блуждающих в переходе, стоя среди разбросанного багажа и тел погибших, я узнал ужасную вещь: иногда нет совершенно никакой разницы между спасением и проклятием.

Та странная сила, которой он обладал, пробегала по нашим сомкнутым рукам, как никогда не смогут наши любовь, надежда и добрые намерения.

Болезни, уносившие одного за другим моих друзей и любимых, пока никого из них не состаловсь: инсульты, рак, инфаркты, болезни печени и крови -- меня миновали, объехали, как машины объезжают оленя или енота на дороге. В единственной серьёзной катастрофе я не пострадал, отделался лишь царапиной на руке. В 1932-м Джон Коффи зарядил меня жизнью.

Значит Бог позволяет, чтобы оно случалось, и когда мы говорим: "Я не понимаю", Бог отвечает: "Мне всё равно".

Мы все заслужили смерть, без исключения, я это знаю, но иногда, Боже, Зелёная Миля бывает слишком длинной.

Зазвонил телефон. Я схватил трубку. Нет, это Фрэнк Визел, мой советник по политическим вопросам. Сообщил, что едет к нам. Энни это совсем не обрадовало.
– Почему бы ему не перебраться сюда насовсем? – съязвила она.
Иногда я просто не понимаю ее. Пришлось терпеливо объяснять, что Фрэнк, как советник по политическим вопросам, значит для меня больше, чем кто бы то ни было.
– Вот и живи с ним! – вспылила она. – Объявляю вас мужем и политическим советником. Кого политика соединила, да не разлучит жена! (Джонатан Линн. "Да, господин министр")

Не совсем поняв, что он этим хотел сказать, я решил перевести разговор на другую тему и поинтересовался остальным персоналом министерства.
– В общих чертах, сэр, наша структура такова: я заместитель министра, известный как постоянный заместитель министра, Бернард Вули – ваш главный личный секретарь. У меня также имеется главный личный секретарь, то есть главный личный секретарь постоянного заместителя министра. В моем непосредственном подчинении находятся десять заместителей, восемьдесят семь заместителей заместителей и двести девятнадцать помощников заместителей. В непосредственном подчинении у главных личных секретарей находятся просто личные секретари. Кроме того, двух парламентских заместителей министра назначает премьер-министр и одного личного парламентского секретаря назначите вы.
– Надеюсь, все они умеют печатать? – пошутил я.
– Никто из нас не умеет печатать, господин министр, – бесстрастно ответил сэр Хамфри. – Печатает миссис Маккей. Она ваш секретарь. (Джонатан Линн. "Да, господин министр")

Пришлось объяснить: мы хотим назвать Белую книгу «Открытое правительство» только потому, что трудную проблему легче всего обойти, поставив ее в заголовок. Там она никому не мешает.
Во всяком случае, закон обратной зависимости гласит: чем меньше человек собирается сделать, тем больше он должен об этом говорить! (Джонатан Линн. "Да, господин министр")

– Если хотите, мы сами набросаем официальный ответ на каждое письмо.
– Что такое «официальный ответ»? – поинтересовался я.
– Вначале мы пишем, что господин министр поручил нам поблагодарить за письмо, – объяснил мне Бернард, – а затем, в зависимости от нашего понимания ситуации, отвечаем либо «дело передано на рассмотрение», либо «дело рассматривается».
– Какая разница между «передано на рассмотрение» и «рассматривается»?
– «Передано на рассмотрение» означает, что мы потеряли «дело». «Рассматривается» – пытаемся его найти. (Джонатан Линн. "Да, господин министр")

– Господин министр, вы просто перекладывайте письма из одной корзины в другую, – посоветовал он. – Если возникнет желание ознакомиться с ответом на какое-нибудь из них, сделайте пометку на полях. Если нет – попросту забудьте о нем.
Я был потрясен. Оказывается, достаточно переложить письма из одной корзины в другую – и дело в шляпе. И это на полном серьезе советует мне мой личный секретарь!
– А для чего же тогда министр? – спросил я.
– Для принятия генеральных решений, – не задумываясь, ответил Бернард. – Вы принимаете генеральные решения, а мы претворяем их в жизнь. (Джонатан Линн. "Да, господин министр")

По дороге из Кардиффа, где я выступал на конференции муниципальных казначеев и мэров, немного поболтали с Бернардом.
Он предупредил меня, что следующим шагом Хамфри в «шотландском деле» будет, очевидно, создание межведомственного комитета «для изучения вопроса».
Готов держать пари: это – очередная уловка загнанного в угол бюрократа. Они всегда так поступают: не имея убедительных аргументов против того, что им не по душе, они создают межведомственные комитеты и заводят дело в тупик. Медленно, но верно. Бернард придерживается того же мнения.
– Аналогичным образом действуют политики, создавая королевские комиссии, – добавил он. (Джонатан Линн. "Да, господин министр")

Невероятно, но Мартин, оказывается, не имел ни малейшего понятия о перевороте в Буранде.
– Откуда тебе это известно? – спросил он.
– Из теленовостей. Неужели ты ничего не знаешь? Кто из нас министр иностранных дел, черт побери?
– Я, – сказал Мартин, – но у меня не работает телевизор.
Я не поверил своим ушам.
– У тебя не работает телевизор? Вы что, не получаете экспресс-информацию?
– Конечно же, получаем, но она, как правило, приходит позже. Обычно через два-три дня. Я всегда узнаю о международных событиях по телевизору. (Джонатан Линн. "Да, господин министр")

– Благодаря КНК рядовой гражданин получил наконец практическую возможность подсказать нам, как уменьшить разбазаривание государственных средств.
– Общественность не имеет ни малейшего понятия о разбазаривании общественных средств, – высокомерно заметил сэр Хамфри. – Разбираемся в этом только мы.
Я ухмыльнулся.
– Вы готовы подтвердить это в письменном виде?
– Вы прекрасно понимаете, что я совсем не это имел в виду, – раздраженно сказал он. (Джонатан Линн. "Да, господин министр")

– Это же абсурд! Неужели вы всерьез хотите убедить меня, что нам так-таки некого сократить?
Он пожал плечами.
– Почему же? Думаю, мы вполне могли бы пожертвовать одной-двумя официантками. (Джонатан Линн. "Да, господин министр")

Иногда этот молодой человек проявляет поразительную наивность. Меня это несколько беспокоит. Я, естественно, был в курсе всей этой истории и возмущаюсь только тем, что она выплыла наружу. (Джонатан Линн. "Да, господин министр")

Я присел рядом с ним и поинтересовался, почему у него такой встревоженный вид. Из ответа явствовало: он искренне ратует за то, чтобы МАД экономил государственные деньги.
Ужасно! Бернард, безусловно, еще очень и очень далек от понимания основ нашей работы. (Джонатан Линн. "Да, господин министр")

Никто ведь не просил этого ревизора экономить 32 миллиона. А если все за это возьмутся? Представляете себе, что будет, если все начнут безответственно экономить государственные деньги?! (Джонатан Линн. "Да, господин министр")

– «Веллингтон-хаус, Гайд-парк-роуд. Оценочная стоимость – семь с половиной миллионов фунтов стерлингов. Вестминстер-Олд-холл, Сэквил-сквер. Оценочная стоимость – одиннадцать миллионов фунтов стерлингов. Оба здания практически пустуют…» – зачитал я.
– Позвольте… а каков источник этих «оценок»? – полюбопытствовал сэр Хамфри.
– Бюллетень текущих ставок на государственные учреждения в этом районе, – ответил Фрэнк.
– Разумеется, разумеется, – понимающе кивнул сэр Хамфри. – Но, к сожалению, ни одно из этих зданий не соответствует текущим ставкам. Например, Веллингтон-хаус не имеет пожарной лестницы и запасных выходов, а вносить изменения в его планировку не представляется возможным из-за крайней ветхости здания. Так что его, при всем желании, вряд ли можно продать под учреждение.
– Тогда как же мы используем его? – перешел в наступление Фрэнк.
– Требования противопожарной безопасности не распространяются на учреждения Уайтхолла.
– Почему?
– Очевидно, потому, что служащих Ее Величества не так легко зажечь. (Джонатан Линн. "Да, господин министр")

– Господин министр, если бы – я подчеркиваю, если бы – мы прекратили кампанию за экономию и распустили ваш КНК, мы могли бы немедленно – подчеркиваю, немедленно – опубликовать в прессе официальное заявление о том, что вы сократили бюрократический аппарат на восемьсот единиц. – Эту идею мой постоянный заместитель, очевидно, в деталях продумал заранее, поскольку тут же протянул мне тонкую папку. – Вот, не хотите ли ознакомиться с проектом?
Потрясающая наглость! Сократить восемьсот единиц!
– Но… но ведь этих единиц не существует! – в отчаянии вскричал я. – На эти должности не взят ни один человек!
– Тем более впечатляющая экономия, – мгновенно откликнулся Хамфри. – Стало быть, мы заодно экономим и восемьсот выходных пособий.
– Да, но ведь… это обман, надувательство… бесчестное жонглирование цифрами… Это значит пускать пыль в глаза собственному народу!
– Это значит успокоить собственный народ официальным заявлением, господин министр.
В своей жизни я встречал циничных политиканов, но этим высказыванием мой постоянный заместитель заткнул их всех за пояс. (Джонатан Линн. "Да, господин министр")

Цитата :

Алиса вздохнула.

– Если вам нечего делать, – сказала она с досадой, – придумали бы что-нибудь получше загадок без ответа. А так только попусту теряете время!

– Если бы ты знала Время так же хорошо, как я, – сказал Болванщик, – ты бы этого не сказала. Его не потеряешь! Не на такого напали!

– Не понимаю, – сказала Алиса.

– Еще бы! – презрительно встряхнул головой Болванщик. – Ты с ним небось никогда и не разговаривала!

– Может, и не разговаривала, – осторожно отвечала Алиса. – Зато не раз думала о том, как бы убить время!

– А-а! тогда все понятно, – сказал Болванщик. – Убить Время! Разве такое ему может понравиться! Если 6 ты с ним не ссорилась, могла бы просить у него все, что хочешь. Допустим, сейчас девять часов утра – пора идти на занятия. А ты шепнула ему словечко и – р-раз! – стрелки побежали вперед! Половина второго – обед!

(– Вот бы хорошо! – тихонько вздохнул Мартовский Заяц.)

Булат Окуджава "Путешествие дилетантов""

"Ты разговариваешь с мужчинами так, как будто ты перед ними в чем—то виновата, а ты должна разговаривать с ними так, как будто они тебе должны."